Лингвистическое наследие А. А. Шахматова

3.А. А. Шахматов о происхождении русского литературного языка: многообразие классики

Установившееся мнение о старославянской генетической основе русского литературного языка теснейшим образом соединилось с именем А. А. Шахматова. При этом хрестоматийное восприятие научных взглядов XIX — начала XX вв. как традиционных и однородных является во многом кажущимся и в первую очередь потому, что для учёных того времени проблемы языковой природы литературного языка как таковой не существовало: они в основном осмысливали феномен сосуществования двух языковых стихий и свои впечатления по поводу их совмещения в отдельных памятниках древнерусской письменности. Именно поэтому в XX в. сторонники той или иной концепции, используя высказываниями учёных XIX в., с одинаковой степенью убеждённости относят их к «своему лагерю» в качестве своих предшественников.
Однако внимательное рассмотрение отдельных замечаний, ряда наблюдений и некоторых мнений лингвистов XIX – начала XX вв., в той или иной степени касающихся взаимодействия южнославянских и восточнославянских элементов, свидетельствует о неоднозначном восприятии сложных взаимоотношений двух языковых стихий, далёком от категоричности решений в пользу церковнославянского языка. Об этом со всей определённостью впервые написал А. И. Горшков, отметивший, что
«в нашей филологической науке возникла тенденция высказывания всех филологов прошлого распределять на две группы с точки зрения признания той или иной «основы» русского литературного языка. Между тем наши филологи далеко не всегда вообще рассматривали вопрос об «ос нове» или, по крайней мере, далеко не всегда ставили этот вопрос во гла ву угла».
Тем более это касается классических трудов по истории языка: великолепное знание памятников древнерусской письменности, широкий филологический кругозор, гениальные провидения и предвидения учёных такого уровня, как Ф. И. Буслаев, И. И. Срезневский, А. И. Соболевский, А. А. Шахматов, позволяли создавать свою картину развития языка, без искажений и сгущений красок, без ложного патриотизма и порывов космополитизма, которая пройдёт и испытание временем, и проверку новым фактическим материалом, и актуальными направлениями и в которую по-прежнему можно всматриваться как в актуальное научное полотно. А. А. Шахматов, безусловно, относится к филологам такого уровня. Именно поэтому его труды всегда современны и значимы, что иногда влечёт за собой желание их мифологизировать и внести нотки догматизма, чем никогда не страдал великий учёный, находившийся в постоянном научном поиске. Достаточно привести оценку А. А. Шахматова своих исследований в предисловии к «Разысканиям о русских летописях»: «Предстоит ещё решение общего вопроса: правильно ли поставлена мною задача и каковы должны быть приёмы исследования. Теперь я уже вижу несколько существенных недостатков в своей работе, неустранимых и непоправимых после отпечатывания книги».
Феномен закрепления гипотезы южнославянской основы русского литературного языка за именем А. А. Шахматова объясняется прежде всего его авторитетом учёного энциклопедического типа, сыгравшего выдающуюся роль в развитии отечественной лингвистики и филологии вообще. По справедливому замечанию В. В. Виноградова,
«история русского языка в её современном состоянии носит на себе неизгладимую печать шахматовского влияния. Даже борьба с теория- ми Шахматова чаще всего ведётся при помощи того же оружия, а иногда и тех же средств, которые извлекаются из научных арсеналов самого же Шахматова. Исторические задачи, не решённые Шахматовым, стоят и перед нами».
К сожалению, строки из «Очерка современного русского литературного языка», оставшегося незавершенным и не отражающего динамичного развития взглядов истинного исследователя на историю языка, не только кочуют из одного учебного пособия в другое, но и нередко становятся отправной точкой исследований. Однако даже у «основателей» историко-лингвистической концепции возникновения и развития древнерусского литературного языка из церковнославянского языка, к каким обычно причисляют М. А. Максимовича и К. С. Аксакова, нет приписываемой однозначности. С. П. Обнорский достаточно убедительно объясняет «приверженность» своего учителя устоявшихся традиционных взглядов: «Шахматов специально проблемами истории русского литературного языка не интересовался и не занимался. Но в лекционном своём курсе современного русского языка… должен был коснуться вопроса об образовании русского литературного языка и изложил его в со гласии с обычными представлениями своего времени». Традиционность деклараций А. А. Шахматова подчёркивается и В. В. Виноградовым: «Тут прежде всего выдвигается давняя историческая концепция русского литературно-языкового процесса, вновь с осо бенным блеском и талантом развитая Шахматовым. Историческая схема Шахматова не очень сильно разнится от той, которую развивал Соболев ский». При этом В. В. Виноградов отмечает, что в «красивой и величественной картине болгарского языкового книжного и устного влияния на разные типы языка Киевской Руси нельзя не видеть сильного увлечения и преувеличения».
В этих случаях показательно восприятие взглядов А. А. Шахматова на историю русского литературного языка как определённый абрис сложнейших процессов в системе и структуре восточнославянского и русского языков. При таком отношении снимается ряд упрёков в адрес великого учёного. В частности, в этом ключе становятся объяснимы противоречия, указанные В. В. Виноградовым: «при гениальной новизне и широте тех задач, которые выдвигались Шахматовым перед историей русского литературного языка и последовательно осуществлялись в его собственных исторических трудах и теоретических построениях, в концепции Шахматова были и слабые, уязвимые места», к которым В. В. Виноградов относит равнодушие Шахматова к стилистическому многообразию литературной речи, недооценку процессов нормализаторства, то есть проблемы собственно литературного языка Шахматова не интересовали. Иными словами, А. А. Шахматов не задавался целью выстраивать концепции и выдвигать гипотезы: его интересовал язык во всём его многообразии письменных и устных текстов, структурных и системных особенностей на протяжении почти тысячи лет, при этом А. А. Шахматов не ограничивался рассмотрением отдельных составляющих языка — он был прежде всего его исследователем, далёким от односторонности и предвзятости.
В частности, в статье «Русский язык» («Энциклопедический сло- варь» Ф. А. Брокгауза и И. А. Эфрона) именно под этим углом А. А. Шахматов представляет историю русского литературного языка:
«Родоначальником письменного русского языка следует признать цер- ковнославянский, который вместе с духовенством и священными книга- ми был перенесён к нам из Болгарии. Но под инославянской оболочкой рано стал пробиваться живой язык народа… В скором времени русский язык получил доступ и в самостоятельную, зародившуюся в центре рус ской земли письменность: летописи, исторические сказания, юридические акты пишутся языком, близким к живой речи и только в подборе слов и синтаксических оборотов обличающим свою зависимость от церковной письменности. До XVIII в. письменный язык московский имеет постоянного соперника в языке церковнославянском: некоторые отрасли литературы принадлежат исключительно языку церкви В XVIII в., оставаясь в основе своей народным, литературный язык обогатился неистощимым запасом церковнославянских слов», а во второй по ловине XVIII в. формируется единый литературный язык, «который, не покидая народной почвы, сознательно пользуется церковнославянскими и западноевропейскими заимствованиями».
Здесь, на наш взгляд, следует акцентировать внимание на том, что под оболочкой церковнославянского языка «рано стал пробиваться» исконный, на протяжении многих веков успешно с ним соперничающий язык, а в XVIII в. литературный язык оставался (!) «в основе своей народным» и, «не покидая народной почвы», обогащался заимствованиями, в том числе и церковнославянскими. Таким образом, различаются судьбы «родоначальника» и русского литературного языка, но при этом подчёркивается исконность литературного языка и до, и после его формирования в единый язык.
В очерке «Русский язык, его особенности. Вопрос об образовании наречий. Очерк основных моментов развития литературного язы- ка» (Очерк развития современного русского литературного языка) А. А. Шахматов отталкивается от положения, что «по своему происхождению русский литературный язык — перенесённый на русскую почву церковнославянский (по происхождению древнеболгарский) язык, в течение веков сближавшийся с живым народным языком и по- степенно утративший и утрачивающий своё иноземное обличие». По мнению А. А. Шахматова, эти процессы интенсивны с XV в., когда книжный язык «отличается от живого только обилием слов, особенностями оборотов и некоторыми грамматическими формами. Книжная речь вследствие этого оказывалась естественным и единственным органом литературного творчества. В ней открывалась широкая дверь для живых народных элементов; она мо- жет входить с ним в самые разнородные сочетания: перевес книжных или народных элементов зависел от содержания, от предмета речи. Всё это придавало сильную устойчивость нашему книжному языку. Попытке оторвать его от народной речи, облечь его в инославянское произношение и искусственное правописание было противопоставле- но всё дальнейшее его развитие, которое сблизило его с народной ре- чью. На пути к этому сближению, в результате которого предвиделось полное совпадение разговорного языка образованных классов и их письменной речи, могли встретиться только искусственные преграды: они создавались иноземным влиянием. В XVII в. …многочисленные представители южнорусской образованности обновят ту южнославян- скую стихию, которою был некогда окружён книжный язык, с течени- ем времени успевший, однако, заглушить её и затереть [выделено мною. — Е. Б.]. Но это уклонение в жизни русского книжного языка было только кратковременным, в XVIII в. следы его исчезают почти бесследно».
Как видно, исходный тезис о южнославянском происхождении русского языка не совсем вписывается в судьбу очевидно выделенных далее двух языков: филологическая эрудиция и чуткость А. А. Шахматова обусловливает противоречивость в описании и начал литературного языка, и степени сближения «народных» и «церковно- славянских» элементов, а также специфики и времени «заглушения и затирания» южнославянской стихии.
Однако более значимыми для решения в том числе и проблем генези- са русского (восточнославянского) литературного языка следует признать реконструкции А. А. Шахматова древнейших летописных сводов, где он строго придерживался выработанных им на основании анализа конкретных текстов древнерусских памятников чётких позиций, которые в той или иной степени корректировались филологической интуицией учёного: «Я не ре- шался производить слишком решительных отступлений от рукописной тра- диции и не стремился к введению единообразия в язык восстанавливаемого текста; имея ввиду показания рукописей, я допустил в своём тексте всё то разнообразие, какое замечается в русских памятниках XI–XII вв.». Судя по нашим исследованиям генетического фона древ- нерусских памятников, восстановленный А. А. Шахматовым текст «Повести временных лет» и реконструкции текстов Первого Киево-Печерского свода 1039 г. и Новгородского свода 1050 г. можно рассматривать как один из возможных вариантов реального соотношения и взаимодействия генетически соотносительных диагностических признаков в языке старшей поры, которые в дальнейшем определяли действие механизмов генетической ор- ганизации системы русского литературного языка [Бекасова 2010; 2013].
Прежде всего следует отметить, что в восстановленных А. А. Шахматовым древнейших летописных сводах наблюдаются су- щественные различия между группами генетически соотносительных элементов. Это обстоятельство представляется весьма важным, потому что с момента столкновения и на протяжении всего развития русского языка данные группы праславянских рефлексов имели собственную историю, обусловленную целым рядом факторов. В замечаниях, касающихся «поправки языка», А. А. Шахматов особо отмечает специфику передачи отношений внутри каждой из указанной групп Заявленный А. А. Шахматовым принцип генетического «разнообра зия» в реконструкциях текстов подкрепляется им соответствующими примерами trat- и torot-лексем: «наряду с формами как градъ, власть, страна, злато, брегъ, время, Древляне я допускал русские полногласные формы городъ, волость, сторона, золото, берегъ, веремя, Деревляне, если их предлагал основной список» [Шахматов 1916а: LXIV– LXV]. Ссылка в этом плане на полногласную и неполногласную лек- сику весьма показательна, так как именно эта группа обладает самой высокой степенью гетерогенности в памятниках древнерусской письменности, особенно в случаях её представления корнесловами. В реконструкциях не только значительно ниже уровень варьирования полногласия и неполногласия (33,6%, ср.: в ПВЛ по Лаврентьевскому списку — 52,5%), но и преобладают неполногласные лексемы. Более того, в ряде случаев А. А. Шахматов идёт на сознательные замены полногласных лексем соответствующими коррелятами, о чём свидетельствуют его подстрочные примечания, например: единое страны (в Лавр.: «одинокою стороною») 386 (здесь и далее стр. по [Шахматов 2001]), ово старъ, ово младъ (в Лавр.: «молодъ») 449 и под. Однако А. А. Шахматов не избегает совместной встречаемости для большинства возможных коррелятов, которая настолько отчётливо представ- лена в сохранившихся списках ПВЛ, что её можно назвать универсальным показателем генетической организации текста. Иными сло- вами, принцип выдвинутого А. А. Шахматовым разнообразия восстановления древнейшего летописного текста, несмотря на более низкую степень корреляции с соответствующей гетерогенностью основных списков ПВЛ, достаточно чётко реализуется, особенно в контекстах, где к варьированию полногласных и неполногласных сочетаний добавляются особенности реализации других генетически соотносительных примет, которые также рассматриваются дифференцированно.
Подобные совмещения полностью укладываются в представлен- ную древнерусскими рукописями систему гетерогенности. А. А. Шахматов, сверяя и поверяя свои реконструкции списками ПВЛ, выстроил восстановление текста в том же ключе, что подтверждает верность реконструкции летописного свода, который уже в самом на- чале не мог быть генетически однозначным. В какой-то степени А. А. Шахматов, проникнув в самую суть летописных текстов, «пове- ряя алгеброй гармонию», сам выполнял роль летописца, который, не- сомненно, имел определённые представления об образцовом тексте и следовал значимым для него языковым установкам. Гениальная ин- туиция, базирующаяся на доскональном знании разновременных спи- сков и редакций ПВЛ, позволила А. А. Шахматову создать «восста- новленные» летописные своды, которые можно рассматривать как по- тенциально возможные. Подобный сплав текстов разных составителей изначально характеризовался гетерохронностью и гетерогенностью. В связи с этим в них сохранялись сложившиеся параметры соотношения генетически соотносительных рефлексов — в той или иной степени
варьирование полногласной/неполногласной лексики и «отдельных слов» на фоне южнославянского по происхождению рефлекса *tj и преимущественной реализации исконного *dj в системных глагольных образованиях, что в полной мере представлено и в реконструкциях А. А. Шахматова, в том числе с тем колебанием отмеченного им в древнерусских рукописях «разнообразия», которое также проявлялось в соединении южнославянских и восточнославянских соотноситель- ных языковых примет в тесно связанных контекстах.