Скафандр и бабочка

Девушки Гонконга
Я обожал путешествовать. К счастью, за многие годы мне удалось
накопить достаточное количество картин, запахов, ощущений, чтобы иметь
возможность отправиться в путь в те дни, когда здесь черно-серые небеса
лишают 
всякой 
надежды 
выбраться 
на 
волю. 
Это 
странное
бродяжничество. Прогорклый смрад нью-йоркского бара. Запах нищеты
рангунского базара. Разные концы света. Холодная белая ночь Санкт-
Петербурга или невероятный жар солнца Фернес-Крика в пустыне Невады.
Но на этой неделе дело особое. Каждое утро на рассвете я улетаю в
Гонконг, где проходит совещание редакторов международных изданий
моего журнала. Я продолжаю говорить «мой журнал», несмотря на ставшее
неправомерным употребление такого выражения, ведь это притяжательное
местоимение представляет собой одну из тех надежных нитей, которые
связывают меня с миром в движении.

---

В Гонконге мне, пожалуй, трудно отыскать свой путь, поскольку я
никогда не посещал этого города, в отличие от многих других. При каждой
оказии злой рок неуклонно вставал у меня на пути. Накануне отъезда меня
либо сражала болезнь, либо я терял свой паспорт, либо какой-нибудь
репортаж призывал меня в иные края. Словом, случай препятствовал
моему пребыванию там. Однажды я уступил свое место Жан-Полю К.,
который тогда еще не провел несколько лет в бейрутском застенке,
перечисляя про себя сорта лучших бордоских вин, чтобы не сойти с ума. За
круглыми очками его глаза искрились смехом, когда он привез мне из
Гонконга радиотелефон — в ту пору это был самый последний крик моды.
Я очень любил Жан-Поля, но никогда больше не встречался с заложником
Хизбаллы, стыдясь того, что сам в то время сделал выбор в пользу
второстепенных ролей в мире оборок и воланов. Ну а теперь пленник я, а
он — свободный человек. И так как я не знаю всех замков Медока, мне
приходится искать себе другое занятие, чтобы заполнить самые тягостные
часы. Я считаю страны, где издают мой журнал. Набралось уже двадцать
восемь краев в этой обольстительной ООН.
Кстати, где вы, мои дорогие коллеги-женщины, неустрашимые
посланницы нашего french touch 
[22]
? Целый день в салоне какого-нибудь
отеля вы из сил выбивались, разговаривая на китайском, английском,
тайском, португальском, чешском, чтобы попытаться ответить на самый
непостижимый из вопросов: кто такая она, женщина «Элль»? Я
представляю вас себе, затерявшихся сейчас в Гонконге на залитых
неоновым светом улицах, где продают карманные компьютеры и миски с
лапшой, семенящих вслед за неизменным галстуком-бабочкой нашего
генерального президента-директора, который ведет всех боевым шагом. То
ли Спиру, то ли Бонапарт, он останавливается лишь перед самыми
высокими небоскребами, окидывая их таким решительным взглядом, что
можно подумать, будто он собирается их проглотить.
Куда мы направляемся, мои генерал? Неужели собираемся прыгнуть на
борт судна на подводных крыльях, идущее в Макао 
[23]
, чтобы проиграть в
аду несколько долларов, или подняться в бар «Феликс» отеля
«Пенинсьюла», 
украшенный, 
дабы 
обозначить 
его 
французскую
принадлежность, Филиппом С.? Приступ нарциссизма заставляет меня
остановиться на втором предложении. У меня — того, кто ненавидит
фотографироваться, — есть свое изображение в этом роскошном
воздушном кабачке на спинке одного стула, в числе дюжины прочих
парижских личностей, чей портрет сделал Филипп С. Разумеется, операция

---

имела место за несколько недель до того, как судьба превратила меня в
огородное пугало. Понятия не имею, пользуется мое сиденье большим или
меньшим успехом, чем другие, но, главное, не рассказывайте правду обо
мне бармену. Эти люди, как правило, суеверны, и ни одна из
очаровательных китаяночек в мини-юбке не отважится больше сесть на
меня.