А когда Вы осознали, что РКИ – это именно то, чем Вы хотите заниматься всю жизнь?
– Это понимание пришло не в первые годы. Наверное, уже после защиты кандидатской диссертации, когда меня пригласили в педагогический университет именно для работы с иностранцами. Тогда, в 1993 году, я уже стала целенаправленно заниматься этим направлением, и опыт, что я успела накопить, складывался в систему.
– Вы сказали, что ваши первые студенты были из Сирии. Скажите, пожалуйста, насколько сложно было начинать работу? Может быть, вспомните Ваше первое занятие, как оно прошло?
– Не могу сказать, что это было сложно. Я была, наверное, под каким-то самогипнозом, настолько это было необычно. И у меня на занятиях был какой-то внутренний выплеск энергии. Я думаю, именно это было особенно важно в первый месяц.
И буквально уже через неделю я стала понимать, каких вопросов мне ждать от иностранцев, если я им объясняю, как, например, меняется форма существительного. Если в школе мы учили окончание -а или -я, и этого было достаточно, то у иностранцев был сразу вопрос: «А когда -а, когда -я?». Уже предвидя такие вопросы, я и стала сама искать ответы на них, потому что на филологическом факультете нас не учили этому, это совершенно другой взгляд на язык. И в первый год работы я очень многое узнала о том, как русский язык видится глазами иностранца.
Наверное, для каждого начинающего преподавателя РКИ главной нитью должна проходить мысль, как бы он сам это учил на месте иностранца: «А если я буду изучать китайский или корейский язык, мне достаточно будет этого объяснения или нет? Какой вопрос у меня появится?».
Если ты всё время ставишь себя на место человека, перед которым безбрежный океан неродного языка, который знает только пять слов, тогда к тебе и приходит вдохновение, и тогда ты понимаешь, как объяснить, например, пары глухих и звонких, если у людей нет ещё даже в принципе знания такой терминологии.
– А насколько отличаются студенты-иностранцы от наших студентов? Есть какие-то особенности, подходы?
– Здесь есть и особенности нашего отношения. Когда мы работаем с носителями языка, у нас совершенно другие требования, мы другого хотим. Для преподавателя это две совершенно разные аудитории, и он абсолютно по-разному должен вести занятие.
Я много лет работала только с иностранцами. И когда я пришла вдруг читать лекции для восьмидесяти русских студентов, то во время лекции всё время ловила себя на мысли, что я говорю уж слишком просто. Во мне привычка быть в рамках лексического минимума очень долго ещё «сидела», и потребовалось больше года чтения лекций, чтобы я начала использовать богатый репертуар языковых средств, а не тот минимум, в рамках которого мы обычно работаем в РКИ.
– А у Вас как человека, имеющего опыт преподавания РКИ, не возникало мысли, что в методике преподавания русского языка носителям есть недостатки? Не было желания внести предложения в изменение методики русского языка для носителей?
– Здесь зависит от того, какую ступень образования Вы имеете в виду. Если это образование школьное, то там, безусловно, давно требуется коррекция. Хотя бы потому, что сейчас не осталось в школах чисто русских классов, вместе учатся и билингвы с хорошим знанием русского языка, и люди, владеющие языком буквально на элементарном уровне. Естественно, в школе нужно очень солидно перерабатывать подходы и переходить на те коммуникативные принципы обучения, которые в РКИ уже совершенно естественны и, как говорится, а как же иначе? Вот в школе пока иначе.
–
Do'stlaringiz bilan baham: |